Замерев, напряженно наблюдаю за ним и жду реакции. Я больше не хочу, чтобы он уходил. Если уродливое платье и глупая записка станут поводом к расставанию, я прикончу этого идиота Олега…

Но Тимур вдруг начинает в голосину ржать:

— Ох, ну надо же… Просто охренеть, какой герой… Не боится, что не вывезет и схлопочет инфаркт от такой прыти?.. — Его хохот заразителен, а я, открыв рот, медленно осмысливаю события двух последних лет своего никчемного бесцветного существования и сегодняшнего, несмотря ни на что, счастливого дня. Я избавилась от тянущей за душу, унизительной, давно надоевшей связи, сижу рядом с молодым красивым парнем в пустом сквере, и жизнь постепенно возвращается ко мне. В мои руки. Под мой контроль.

— Давай убьем его! — отсмеявшись, предлагает Тимур, и я долгую секунду мучительно торможу.

— Кого? Олега?

— Платье. — Подарочный пакет перекочевывает ко мне. — Сделай с ним то, что хотела бы сделать с этим мудаком.

Горящий взгляд Тимура обжигает до мурашек, лукавая улыбка провоцирует на безумства. Я поддаюсь его азарту, и решение молниеносно находится.

Небольшой нож-бабочка всегда со мной — болтается на дне рюкзаков и сумок с тех благословенных времен, когда за непохожесть можно было отхватить в любой подворотне. Он же когда-то служил открывалкой для пивных бутылок и был совершенно незаменим в поездках и походах.

Освобождаю тонкое лезвие, в предвкушении расправы осторожно поглаживаю холодный металл и изо всех сил вонзаю в лопнувший пакет. Вытягиваю бесформенную тряпку наружу и методично кромсаю ее на ленточки и лоскутки.

Это тебе за прижимистость. А это — за поучения. Это — за несдержанные обещания. А это — за постоянное вранье. За несбывшиеся надежды, за слова в чате, за потерянное время, за чуть было не пущенную коту под хвост жизнь…

Сдуваю со лба выбившуюся прядь, закусываю губу и чувствую ликование и злость. Свободу и удовлетворение.

Это как перемыть придурку все косточки. Как выесть чайной ложечкой мозг.

Я творю справедливость, а Тимур увлеченно следит за процессом — его щеки пылают, в глазах сияет обожание, восторг и маньяческий интерес.

От Олега остается ворох тряпок. Вот и все… Внимательно рассматриваю их и зажатый в руке нож, пытаясь увязать содеянное со своей серой, давно не способной на поступки личностью, и тихо недоумеваю.

Тимур наводит на останки платья камеру, раздается серия щелчков.

— Я отправил тебе фото. Дай-ка свой телефон… — Порывшись в сумке, безропотно выполняю просьбу. Его пальцы осторожно перенимают чудо техники и быстро летают над экраном, голубая подсветка освещает сосредоточенное лицо. — Как, говоришь, имя нашего героя?

— Олег…

— Окей. Дело сделано! — Тимур с видом святоши возвращает мне телефон и провозглашает: — Пути назад нет. Теперь ты точно не пойдешь к нему извиняться.

Дурные предчувствия теснятся в груди. Перевожу взгляд на экран и вижу на своей странице… фото растерзанного платья и подпись в окружении милых сердечек.

«Иди на х#%. Большой и толстый. Урод».

***

16

16

Утренняя электричка со стуком и скрипом спешит вперед, туман в ужасе отползает от путей в перелески и низины, зависает и клубится над болотами и тает в прозрачном воздухе. За окном во всю мощь разгорается новый день. Столбы и тонкие березки отбрасывают сиреневые тени, сквозь нежно-зеленые кроны сияет яркое солнце, а в моей душе, вопреки случившейся катастрофе, нарастает ощущение праздника.

Никогда раньше не брала отгулы, не уходила в отпуск вовремя и даже болезни переносила на ногах — все казалось, что без меня в отделе наступит хаос, а пару лет назад к переживаниям присоединилась вина перед Олегом — бедный первый зам до сих пор не шибко ориентируется в делах, и мог пострадать от гнева мегеры в кружевной юбке…

Я выкладывалась по-полной — не ради повышения, а потому, что искренне считала, что поступаю правильно.

«Вот и получила…» — вздыхаю и провожаю взглядом аккуратные домики небольшого населенного пункта, утопающего в цветущих садах.

Все еще пребываю в тихом ужасе от выходки, сотворенной Тимуром накануне — пока я судорожно тыкала пальцем в экран, молилась всем богам и удаляла пост, телефон разразился визгом — Олег успел увидеть безобразие и жаждал объяснений. Но этот отмороженный сопляк преспокойно забрал его у меня и отключил.

— Что ты наделал? Ты хоть понимаешь, что меня теперь ждет? — я пробовала взывать к его совести, но бесполезно. — Меня же с работы выкинут!

— Основания? — возразил Тимур и, прищурившись, метким броском отправил останки платья в урну. — Если продолжит домогаться, ты ему… ну хоть про открыточку эту напомни… Сразу уймется. С такими, как он, надо разговаривать на их языке.

Колеса грохочут, вагон медленно подползает к перрону узловой станции, еще час, и я предстану перед мамой — вот что должно по-настоящему тревожить и волновать. Но я все равно думаю о Тимуре и не могу определиться, чего хочу больше — наорать, прибить, или снова расплакаться на его широком плече. Я даже почти готова официально признать, что с ним лучше — веселее, теплее, надежнее. А максимализм и напор, пожалуй, намного предпочтительнее приспособленчества и нерешительности.

Мы бок о бок ехали в полупустом вечернем автобусе, молча переглядываясь и обмениваясь дурацкими смущенными улыбочками — всклокоченная дамочка с потекшим макияжем, платье-футляре и туфлях на шпильке, и парень, одетый по последнему писку подростковой моды. На нас пялились — я видела. Особенно усердствовала девушка лет двадцати с сиденья напротив — пристально рассматривала Тимура и раздраженно оценивала меня, явно силясь понять, кем мы друг другу приходимся. Тот тоже удостоил ее долгим взглядом.

И уныние, порожденное вернувшимся здравым смыслом, отрезвило почище холодной воды. Красивая размалеванная деваха с каре, в брюках, натянутых по самые подмышки — его идеальный вариант. Интересно, если я встану и прямо сейчас уйду, подкатит ли он к ней?

— Наша остановка, дорогая! — провозгласил Тимур на весь автобус, легонько ткнул меня локтем в бок, встал и, дождавшись, когда я выберусь наружу, выпрыгнул следом.

Прислоняюсь лбом к дребезжащему стеклу электрички, на миг прикрываю веки, и вчерашний сумасшедший вечер фиолетовым платком расстилается перед глазами.

— Что за гребаный цирк, Тимур? — я готова провалиться от стыда прямиком в ад, щеки горят. Люди в салоне сворачивают на нас шеи до тех пор, пока автобус не отъезжает от остановки.

— Отнюдь. Нужно было рассеять сомнения попутчицы. Иначе так и строила бы предположения о нас, рискуя лишиться покоя и сна…

— Все вокруг должны знать, что я тебе дорога? — срываюсь с места и из последних сил пытаюсь сбежать, но он увязывается за мной, обгоняет и преграждает путь.

— А почему нет, если это правда?!.

Сердце сжимается, пропускает удары, колотится как сумасшедшее. Я старше и должна держать дистанцию, но в этот момент краснею как девчонка, и не знаю, что ответить. Вменять парню в вину возраст — глупо, ведь он мудрее, смелее и умнее меня… А мои собственные опасения и страхи не имеют к нему никакого отношения.

— Просто… Не рисуйся. — Снова трогаюсь и на больных заплетающихся ногах ковыляю к дому. — Не ставь в неловкое положение.

— Понял. Прости. Я провожу тебя до квартиры, Май.

Открываю рот, чтобы поспорить, но в окне первого этажа странно колышется занавесочка — вездесущие соседи ведут наблюдение, и я сдаюсь:

— Ладно, пошли, — и заталкиваю его в подъезд. — Но я не приглашу тебя на чай.

По закону Мерфи, лифт не подает признаков жизни, матерясь и хромая, преодолеваю сотни ступеней в полумраке лестничных маршей, и Тимур, задыхаясь и отставая на пролет, задумчиво изрекает:

— Если бы не уговор, я бы мог донести тебя на руках. Может, ну его на хрен, Май?

— Ну уж нет. Не хочу быть причиной твоей инвалидности или преждевременной кончины…

Над родной дверью вспыхивает голубоватая лампа, поворачиваю ключ в замке, включаю в прихожей свет, Тимур робко мнется на пороге, но не уходит. И вдруг выдает: