Но дофамин творит чудеса — дискомфорт перекрывает невыносимая легкость, в душе искрится эйфория, крепнут спокойствие и уверенность.
Дома ждет любимый человек — самый красивый, самый надежный, самый теплый. Он подаст руку, если упаду. Прикроет от любой напасти. Разрулит проблемы. Разложит по полочкам сомнения и развеет тяжкие мысли.
Улыбаюсь во все тридцать два зуба и удовлетворенно потягиваюсь — я наконец понимаю, что такое не быть одинокой. И больше не хочу прятаться и притворяться.
***
25
25
Я постепенно отхожу от нескончаемого вязкого кошмара, именуемого одиночеством. Все, что происходило со мной раньше, не было жизнью — скорее ее затянувшимся ожиданием.
Однако и настоящее кажется сном.
Слишком уж оно идеально. Слишком, до боли, приятно и правильно…
Июнь близится к завершению, предвечерний город, разморенный жарой, довольно урчит моторами авто и перемигивается огнями светофоров и фар. Сидя на одном из балконных стульев «для неудачников», потягиваю горячий кофе из огромной кружки и смотрю вниз — скоро Тимур покинет свой ненавистный «человейник», обойдет ржавый забор и покажется на тротуаре с противоположной стороны оживленной улицы.
От странной тревоги дрожат пальцы, но я отгоняю дурные мысли.
Мать Тимура в отъезде.
Пустяковое дело — забрать из квартиры костюм для предстоящей защиты диплома.
Через полчаса он вернется ко мне, и лучшее лето в веренице бесконечных, посвященных работе лет, продолжит неспешный ход…
Завтра ответственный день — если все пройдет хорошо, Тимур обзаведется еще одним документом, подтверждающим взросление, сменит социальный статус, и очередной пунктик в моей голове самоликвидируется — он окончательно станет самодостаточным и взрослым.
Но тревога растет, я уже не нахожу себе места — ерзаю на стуле, глушу густой кофе и морщусь от странного привкуса. Безотчетная грусть валуном давит на грудь, несвойственная мне сентиментальность буквально разрывает душу.
— Угомонись. Все нормально! — уговариваю себя, постукивая ногтями по пластику подоконника и глубоко дышу.
Примерно за две недели Тимур начал усиленно готовиться к экзаменам — по несколько часов умучивал свой разбитый ноутбук, обложившись тетрадками, сидел на нашем диване, и тихое монотонное бормотание сопровождало меня во время готовки ужинов.
— Я экономист, а не технарь. Я ни хрена не понимаю! — не выдержав, однажды взмолилась я, но он лишь отмахнулся:
— Не вникай… — и внезапно проговорился: — Я дико боюсь. От меня тут слегка требуют диплома с отличием. Преподы, мать. Многочисленная родня…
Тогда я впервые задумалась над очевидной вещью — возможно, Тимуру приходится ничуть не легче, чем мне в свое время. И госэкзамен по ненужной специальности, сданный в итоге на высший балл — ровно то же, через что проходила и я.
Мы похожи намного больше, чем я могла предположить поначалу.
Но Тимур сейчас в том возрасте, когда еще можно все исправить — вырваться из-под опеки и выстроить рамки. Именно этим он и занимается — демонстративно не бывая дома, сводя к минимуму общение с матерью, наведываясь, когда ее нет. Официальная версия, озвученная родне, гласит: «Живу с девушкой», и любые разговоры на эту тему им мгновенно пресекаются. Судя по всему, ситуация устраивает его маму, но будет ли все так однозначно, когда она узнает, сколько мне лет…
Отставляю пудовую кружку и тяжело вздыхаю.
Зато моя мать больше месяца не звонит.
Молю всех богов, чтобы она вообще забыла обо мне. Поддерживаю связь с соседями по даче и знаю: у нее все окей — посадила орхидеи, сняла первый урожай огурцов особого сорта и закончила ремонт. Не болеет и не нуждается в помощи, а ее советы в амурных вопросах требуются мне в последнюю очередь.
Расправляю плечи и, откинувшись на скрипучую спинку, потягиваюсь до разноцветных звездочек перед глазами.
Завтра начинается мой отпуск — выстраданный, заслуженный, и, как ни странно, безропотно подписанный Натали.
…А что касается Олега… После волны слухов он как-то разом утратил авторитет у подчиненных. Над ним в открытую подтрунивают менеджеры и замы других отделов, а его интрижка с Натальей Феликсовной обросла такими подробностями, что временами даже я осознаю вину и бросаюсь опровергать чересчур дикие домыслы.
Теперь недорыцарь не смотрит в мою сторону. Даже поручения по работе передает через третьих лиц.
Яростные обсуждения моей персоны тоже не утихают — коллеги беспардонно лезут в зону комфорта, пристают с издевательскими вопросами, выдавливают кривые улыбочки.
Но наставления Тимура не прошли даром — остроумно отшучиваюсь и делаю вид, что мне все равно, огрызаюсь и спорю с Натали, настаиваю на своем и не поддаюсь — именно так и надо было жить.
Робкие попытки сменить работу наконец вылились в конкретные действия — я разослала резюме на десятки вакансий, ходила на парусобеседований, но мне так и не перезвонили.
«К сожалению, вы в любой момент можете выйти замуж, потом попроситесь в декретный отпуск…»
Пожалуй, еще ни один отказ не вселял в меня столько уверенности в себе. Хотя в обычных обстоятельствах надолго бы подкосил.
Как только Тимур перебрался ко мне, стало легче — даже в бытовых мелочах. Посредством всезнающего Гугла он устранил вечно напоминавший о себе засор на кухне, с точностью маньяка-перфекциониста развесил на стенах фотографии, до этого пылившиеся на полках, разобрался со старым хрипящим радио и глючным ноутбуком.
В квартире воцарился идеальный порядок. И уют — никогда раньше я не стремилась поскорее оказаться дома, зато теперь спешу сюда на всех парах.
Почти каждый вечер Тимур ждет перед офисным зданием — молча забирает сумку, вешает на плечо по соседству с потертым рюкзаком, и крепко берет меня за руку. И коллеги, сворачивая шеи, шарят по нашим спинам тяжелыми взглядами.
Мы ходим в музеи, где долго и с упоением любуемся произведениями великих художников. Покупаем билеты на сеансы артхаусного кино и, с одним на двоих ведром карамельного попкорна, сидим в темноте пустых кинозалов. По субботам выезжаем на костер, где Тимур отдувается за всех — срывая голос, поет свои и чужие песни, и волшебство витает в густом ночном воздухе над поляной.
Впервые за десять лет я побывала на концерте панк-группы — Тимур надежной стеной стоял за спиной, оберегая от возможных проблем, а я грелась в его тепле и ощущала всю фатальность происходящего. Я завишу от него — морально и физически. Душа настроена на его душу, тело — на его тело.
И страхи никуда не ушли, все так же имеют надо мной силу — на вечерних пробежках по району, в утреннем транспорте и в сквере после работы меня частенько одолевает желание уменьшиться до размеров атома, исчезнуть, малодушно сбежать — лишь бы стряхнуть с кожи липкие пристальные взгляды любопытных посторонних.
— Расслабься ты, Май. Пусть пялятся. Может, мы — единственное развлечение в их жизни, — Тимур переплетает наши пальцы. Обнимает. Отводит домой. Отвлекает от метаний долгими разговорами по душам, сводящими с ума поцелуями, нежным или страстным сексом. И не позволяет свернуть с выбранного пути.
Пожалуй, можно признать — наедине между нами не существует возрастных различий. Скорее наоборот — это Тимур способен многому меня научить. Непостижимым образом он ориентируется в жизни лучше, несмотря на то, что я была непосредственным свидетелем некоторых событий, а он, в силу возраста, не мог помнить о них или знать. Он лучше разбирается в людях. Я забываюсь, доверяю, чувствую себя слабой маленькой девочкой, а он заботится обо мне и принимает решения за двоих.
Но иногда я внимательно рассматриваю его, увлеченного каким-либо интересным занятием, любуюсь обжигающе красивой внешностью, подтянутым телом, стильными шмотками, сидящими на нем, как на модели… немею, пропадаю и забываю дышать. А в мозгу ослепительной молнией вспыхивает понимание.
Он слишком молод…
Прекрасная утопия, накрывшая нас, рано или поздно растает, как последний снег под апрельским солнцем. Наш роман, замешанный на зависимости, бешеном сексе и страхе неизвестности, не протянет долго.